Роль религии в развитии письменности:
енисейские рунические надписи

Первое приближение
Руническая письменность тюркских народов была открыта европейской наукой 280 лет назад в августе 1721 г. Это были памятники так называемого енисейского письма (отличного от позднее обнаруженных орхонского и таласского) — памятники официальной письменности Древнехакасского государства с правящим родом Кыргыз во главе.

С тех пор научная мысль избирала самые разные направления их исследования: по большей части — филологические, в меньшей мере — исторические и специальные палеографические и, пожалуй, в самой малой степени — историко-культурные. Фактически вне поля зрения учёных оставалась связь енисейской письменности с религией, как и с общественным мировоззрением в целом. Исходя из содержания текстов и соседства с курганами, изначально признавалась принадлежность надписей на стелах к погребальной обрядности, общим местом фольклористики и литературоведения стало утверждение об их жанровой связи с народными надгробными плачами. Енисейские письмена, нанесённые на скалы и предметы, не получили и такой разработки.

Между тем, раннесредневековая словесность, запечатленная в разнообразных памятниках енисейской письменности, известное число которых уже на много превышает две сотни, представляет собою обширный и самобытный духовный мир, с разной степенью полноты, доступный ныне нашему пониманию. Поэтому излагаемые мною наблюдения по заявленной теме, несомненно, являются лишь первым приближением к ней. Задача моя — показать ключевые, исходные для неё позиции, а также проблемы, требующие будущих изысканий.

Поскольку прямых источников, указывающих на взаимодействие религии и енисейской рунической письменности, нет, всё сказанное основывается на косвенных данных.

Религиозная природа рунического письма
Нельзя отрицать ранние факты применения людьми письменности для учёта, т.е. нужд хозяйственных, материальных. Как и нельзя отрицать убеждённости древних обществ в том, что письменность — дар божий, доступный лишь посвящённым, т.е. сфера духовного. В отношении рунологии не всегда осознаётся общеизвестное и потому стоит напомнить, что рождение всякой древней письменности произошло внутри религии.

Азиатские руны долго воспринимались как явление довольно позднее, как сознательное авторское изобретение, недалёкое от VI в.н.э. Но анализ двух фрагментов рунических азбук, найденных в Восточном Туркестане, выявил расхождения современного учёного восприятия и знаний грамотеев раннего средневековья. Строй письма оказался чрезвычайно древним, восходящим к слоговым принципам бронзового века; выявились и главные этапы пройденного им с тех пор пути. Известные сегодня енисейское, орхонское и таласское письмо образуют три самостоятельных ветви, когда-то разошедшиеся от общего ствола [Кызласов, 1994].

Ныне в науке о письменности азиатское руническое письмо стоит рядом с другими историческими, длительно развивавшимися письменностями человечества. Следовательно, общественные законы, познанные наукой в отношении древних этапов становления письменности в целом, вполне могли распространяться и на её столь же древний частный вид — азиатские рунические письмена.

Восхождение проторунического письма к далекой эпохе учетных записей выявляют разновидности древнейших письменных документов и книг тюркских народов. Их облик, как оказалось, хранят каменные столбы енисейских эпитафий. На них высекались не только сами рунические знаки текста, но и внешние особенности тех черновиков, которыми пользовались каменотёсы. Архаичность сибирских протографов IX-X вв. оказалась поразительной. Деревянные стержни или дощечки, иногда связанные в складные листы, к тому времени давным-давно устарели и вышли из употребления во всех областях тюркского письма, кроме ритуального. В ней сохранилась и древнейшая манера размещения текста от нижней строки к верхней (письмо по восходящей лесенке), сложившаяся в забытую эпоху ведения учётных записей на разрозненных дощечках. Судя по общим культурным аналогиям, эта эпоха на Западе и Востоке Азии наступила в бронзовом веке. Сохраняясь как среди енисейских, так и среди орхонских эпитафийных памятников, этот способ письма, тем самым, восходит их общему и древнему прототипу [Кызласов, 1998, № 2].

Былую святость проторунического письма и его применение в замкнутом, узком, жреческом кругу также выявляют енисейские эпитафии. Сохранение древнейшей манеры письма и наиболее архаичных форм письменных документов не случайно отмечено только в наиболее консервативной, насквозь обрядовой области — в поминальном обряде. Вероятно, памятники ранней письменности древних тюркских народов остаются неведомыми науке по двум причинам: не только из-за применения недолговечных материалов, но и из-за ограниченности самой области использования письменности.

Манихейская религия и енисейское письмо
В появлении многочисленных енисейских надписей можем, таким образом, видеть внешнюю для общества побудительную причину. Рождение этого явления, нового в культуре, как по эпитафийным памятникам, так и по надписям на предметах сегодня определяется археологами поздним VIII веком. К тому же времени принадлежит начало строительства в Хакасии сырцовых храмов, открытых и изученных Л.Р. Кызласовым. Письменные источники позволяют определить их принадлежность к манихейству [Кызласов, 1998, № 3]. Следовательно, и окончание длительного и скрытого для науки этапа появления и древнего применения письма, и начало нового и явного этапа его существования, произошедшие ближе к концу VIII в., были вызваны приходом на Енисей той же мировой религии. В этом, прежде всего, и заключена в наших глазах роль манихейской религии в развитии енисейского рунического письма.

Две хорошо известных особенности манихейства позволяют принять такое допущение. Во-первых, эта религия, отводя человеку особую роль в познании изменчивого мира, обращалась к знаниям и старательно распространяла грамотность среди своих приверженцев. При каждом манихейском храме были класс для занятий и библиотека. Во-вторых, манихейская церковь всюду вела свою деятельность на национальных языках верующих и, в частности, единственная в Азии применяла руническое письмо тюркских народов. Манихейские тексты на бумаге, записанные по-тюркски рунами, найдены германскими экспедициями в Восточном Туркестане в начале ХХ в. Ради изучения рунического письма были сделаны и упомянуты выше записи алфавитов, которые сохранили нам истинный строй рунических знаков. В рукописи из оазиса Тойок ряд рун дублирован буквами манихейской азбуки.

С приходом манихейства на арену сибирской истории впервые явно выходит сословие интеллигенции — образованных людей, видевших своё предназначение в умственном труде и письменности [Кызласов, 1999, № 4]. Широкая для средневековья грамотность населения и привела к многочисленности енисейских рунических памятников. Не будем забывать, что до нашего времени дошла малая часть того, что было в жизни. Эпиграфика отмечает разнообразное применение письма и вне религиозной сферы, например, для создания на предметах пояснительных, владельческих, фискально-даннических и благопожелательных надписей [Кызласов, 1994, с. 199-203]. Однако тема нашей статьи ограничена религиозной письменностью.

 Археологические памятники отмечают две области обрядового применения енисейской письменности, порождённые приходом в Древнехакасское государство манихейской религии: эпитафийные надписи на стелах и наскальные написания. Своеобразие их очевидно даже в сравнении с близкородственным миром орхонской письменности Центральной Азии. Именно в этих областях прослеживаются наиболее глубинные черты общетюркской культуры, тем показательнее здесь и воздействие новой идеологии на развитие письма.

В этих, глубоко консервативных обрядовых сферах удалось выделить тексты, содержащие явные признаки мировоззрения и словесные формулы, присущие манихейской религии [Кызласов, 2001].

Рождение енисейских эпитафий
По современным данным стелы с енисейскими эпитафиями создавались с VIII по XI в. Они принадлежат к древностям трёх последовательно сменявших друг друга древнехакасских археологических культур: к позднему этапу культуры чаатас (VIII — первая половина IX в.), к тюхтятской (середина IX — конец X в.) — в подавляющем большинстве — и к начальным этапам аскизской культуры (конец X — XI в.) [Кызласов Л., 1960, 1965, 1981]. Цепь этих культур Хакасии берет начало в таштыкской (середина I в. до н.э. — V в. н.э.) и при сквозном обзоре выявляет древнейшую форму поминальных памятников тюркских народов.

Таковыми были обращенные на восток необработанные стелы, каждая из которых в обряде символизировала собою умершего. В таштыкскую эпоху водружаемые у коллективных захоронений стелы образовывали ряды [Кызласов, 1975; Грязнов, 1979, с. 128-142], позднее они одиночно устанавливались к востоку от персональных каменных мавзолеев (развалины которых сибирская археология именует каменными курганами).

Надпись — наиболее поздняя и явно привнесенная составляющая давным-давно сложившегося обряда. Форма строк и размещение букв на енисейских стелах показывают, что текст высекался уже на вертикально установленном камне, он лишь дополнял уже завершённый памятник, знакомый по многим предшествующим столетиям. Среди ранних эпитафий эта особенность хорошо видна на стеле с Ташебинского чаатаса (Е 40). Выход эпитафийного письма за первоначальные пределы среднеенисейских долин также привел в Туве и на Алтае к соседству архаичных поминальных стел без текстов с писанными камнями. Среди местных тюркоязычных горцев новый обычай так и не получил широкого распространения — большинство символов умерших (ставившихся к западу или северу от жертвенных курганчиков) сохранило вид немых необработанных каменей.

Привнесённость надписи на извечно существовавший поминальный знак объясняет и долго не понимаемые наукой особенности облика енисейских эпитафий. Необработанность камней для надписей по сей день расценивается исследователями как свидетельство неаккуратности и, следовательно, культурной неразвитости их создателей. Учёные пишут о грубых енисейских подражаниях «царским» поминальным стелам Орхона. Такой вывод далёк от действительности.

Для нанесения эпитафий на Енисее использовались только древние камни, к раннему средневековью уже простоявшие в степях тысячелетия: изваяния энеолита, оленные камни и простые менгиры раннего железного века (их признак — намеренно скошенные вершины: Е 1 – Е3, Е 5 – Е 11 и т.д.). У всех них к моменту нанесения рун были уже иссеченные ветрами и древними людьми, покрывшиеся пустынным загаром и первобытными петроглифами поверхности. Ни один камень в средневековье не был специально добыт и обработан ради эпитафии. Когда видишь следы набора из 3-5 каменнотёсных инструментов, применённых для высекания каждой памятной надписи, понимаешь, что обработка камня не представляла для мастера-профессионала никакой сложности. Осознаёшь, что он был снаряжён и способен, но не имел права тронуть древнюю поверхность.

Следовательно, облик енисейских эпитафий есть свидетельство особенностей мировоззрения, а не неумелости их создателей. Предки точно именовали памятные камни «be?gu tas», поскольку вечным для них был только изначально, от создания мира стоявший на земле камень. Таковыми они считали рукотворные каменные столбы неведомой им древности. Даже самые величественные собственные произведения они полагали бренными. Чтобы создать вечный памятник, надо было сойтись с вечностью, а не сотворить её. Их представления о вечности отличались от наших.

Зависимость енисейского эпитафийного письма от местных поминальных традиций яснее ясного проявляется в манере повествовать от первого лица («Моё имя эра…» и т.д.) — в последней трети VIII в., с приходом на Средний Енисей распространявшего грамотность манихейства, веками безгласные камни, символизировавшие умерших, заговорили от их имени. Отсутствие портретных скульптурных черт позволило наносить тексты на сами поминальные камни (1).

По-видимому, до того при свершении поминок плач произносился стоявшим у стелы жрецом, подражавшим гласу умершего. Жрец не импровизировал, а читал заранее приготовленный текст, записанный на деревянные дощечки, — они, как мы видели, со временем стали черновиками-протографами для резчиков енисейских эпитафий. Применение письменности в вековечном поминальном обряде, таким образом, началось задолго до VIII в. Приход манихейства, однако, вызвал качественное изменение в использовании письма: из записи, предназначавшейся лишь для действовавшего жреца, оно превратилось в камнеписный текст, доступный всем участникам церемонии, как и их потомкам. Письменность стала массовым достоянием.

Приход письменности в горные моления
Енисейские наскальные надписи оказались в подавляющем большинстве молитвенными. Содержание их указывает на манихейскую веру писавших. Были среди них и миряне, и приходские проповедники, и миссионеры [Кызласов, 2001].

Покрытые 31-ой молитвенной енисейской надписью скалы Ялбак-Таш в устье Чуи на Алтае определённо показывают, что в раннем средневековье существовало два этапа почитания этой горы. Первый представлен рисунками оленей. Во всех случаях, когда это может быть установлено, надписи нанесены позднее изображений и нередко не считаются с ними. Ко второму этапу почитания скалы принадлежат сами рунические надписи.

Истоки обычая наскального молитвенного письма, вероятно, могут быть определены довольно точно. При более, чем 60-ти открытых енисейских надписях показательно полное отсутствие на Алтае наскальных надписей младшего орхонского алфавита, время существования которого в целом совпадает с победой манихейства в Уйгурском каганате. Известна только одна камнеписная орхонская надпись той поры, вырезанная на скале Бичикту-Бом [Кызласов, 1997, с. 110-112]. Такой разительной картины не могло возникнуть, если бы восточное манихейство изначально, с 763 г. несло с собою в Центральную Азию обряд наскального ритуального письма. Нет манихейских наскальных надписей и в иных пределах раннего распространения этой религии — ни в Средней Азии, ни на Среднем Востоке. Мы вправе заключить, что изучаемый обряд есть характерная особенность северного манихейства и сложился он на местной южносибирской почве. Его неоспоримая связь с енисейским письмом указывает на древнехакасскую природу тех воззрений, которые с принятием манихейства привели к культовому письму на скалах.

В Хакасско-Минусинской котловине енисейские рунические строки явно тяготеют к скальным плоскостям с изображениями предшествующих эпох [Кызласов, 1994]. Несмотря на это, сами енисейские письмена никогда не вырезались поверх рисунков. Руны идут в стороне или изгибаются между изображениями. Видимо, писавшие продолжали считать древние рисунки священными. Рунические надписи Среднего Енисея, прямо называют писаницы be?ku qaja или me?ku qaja «вечная скала» (Е 39/1, Е 39/2), а то и превозносят гору как божество (…tebsej ta?ri «…божество Тепсей», Е 115) [Кызласов, 1994]. Некоторые средневековые наскальные рисунки Хакасии VIII в., наиболее вероятно, воспроизводят канонические образы Тенгри и Умай — богов языческой эпохи [Кызласов, 1998, № 4].

Часто наскальные надписи содержат прямое обращение к богу. Всё это означает, что доманихейские формы местного культа гор получили с приходом новой религии письменную форму выражения. Мольбы у издревле священных утёсов продолжали звучать по-прежнему, но изображений на скалы уже не наносилось — в знак свершения обряда оставлялась краткая надпись. С ростом Древнехакасского государства и распространением енисейского письма обычай разошёлся по всей Южной Сибири и Северо-Западной Монголии.

Вероятно, по мнению верующих, письменное слово сильнее, чем произнесенное, воздействовало на божество или было доступнее ему. Создание наскальной надписи, возможно, отвечало манихейской триаде единства помысла, слова и поступка: благой помысел (постижение религиозного закона) порождал благое слово (молитву) и завершался благим делом (начертанием надписи).

Религия и тамги
Позднее рисунков и одновременно с руническими надписями в местах горных поклонений высекались и личные тамги. Надпись ХХ на скале Ялбак-Таш, содержащей, как помним, только молитвенные строки, гласит: jig inig : bedizgali : uz ermis «С тех пор, как вырезал благую тамгу, он стал искусен». Речь идёт о начертании на утёсе личного знака молившегося и о благополучном результате такого обряда. выходит, не только писание на скале было для манихеев Южной Сибири богоугодным делом [Кызласов, 2001, с. 257], так же воспринималось и вырезание личной тамги. Потому тамга и названа в нашей надписи благою. Отныне понятны скопления таких знаков рядом с надписями на почитаемых горах Сулекской или Тепсей в Хакасии и Хая-Бажи в Туве.

Так проясняются причины появления на южносибирских скалах (но не на стелах). Ошибочно расценивать раннесредневековые тамги лишь как символы обладания (вроде клейма или тавра). Изложенное вновь доказывает, что на Саяно-Алтайском нагорье того времени они были персональными отличительными знаками (и только в силу этого — отметками собственности). Теперь очевидно, что тамги на скалах высекались с теми же целями, что и надписи — молившийся отмечал факт своего поклонения святыне. Акт нанесения на скалу личной тамги указывает на манихейское вероисповедание её обладателя.

Одновременность наскальных надписей и тамг в пределах IX-X вв. показана ещё 40 лет назад [Кызласов Л., 1960; 1965], но только теперь можно видеть, что вызванный манихейством обычай не был одной лишь древнехакасской особенностью, а распространялся на все народы Саяно-Алтайского нагорья, входившее в единое государство и исповедовавшее общую религию.

Нельзя думать, что геральдическим знаком как подписью пользовались не способные писать неграмотные люди. Наскальные енисейские надписи, сопровождённые тамгами авторов, сегодня отмечены практически по всему основному ареалу енисейского письма (в Хакасии, в Туве и в Северо-Западной Монголии) и, тем самым, противоречат допущению о необразованности знати, отмечавшей молитвенные обращения к святыне личным знаком [Кызласов, 1998].

Учитывая сказанное, скорее следует предположить, что надписи без тамг оставляли простолюдины и священники. Они не имели возможности отметиться иначе — их общественное положение не позволяло иметь личных гербов, отличавших только знатные семьи и передававшихся по наследству. В отношении Южной Сибири историки до сих пор не имели данных для подобного вывода. Пожалуй, перед нами новые для науки признаки социального расслоения раннесредневекового саяно-алтайского общества.

Религиозный индивидуализм и памятники енисейского письма
Все мировые религии обращаются к отдельно взятому человеку, направлены на индивидуальное осознание и поведение. Манихейство требовало того же. В этом, думается, заключена коренная причина появления письменной формы обрядов, связанных на Енисее с осознанием роли отдельной личности. При всём своеобразии эпитафий (ещё до конца не постигнутом) каждая из них — биография конкретного человека, любая наскальная строка — личная просьба, моление об одном верующем или воззвание к нему, всякая вырезанная тамга — знак собственного обращения к святыне.

Енисейские надписи на стелах и скалах (как и тамги на тех и других) выявляют важнейший поворот в общественном сознании Древнехакасского государства, а с ним и всей Южной Сибири - рост внимания к отдельно взятому человеку. Религиозная, в нашем случае манихейская, природа произошедшего ясна, как несомненно и то, что страна, официально признавшая мировую религию, была уже к этому готова.

Ситуация не была неизменной. Памятники манихейской эпохи показывают дальнейшее развитие идеологической жизни Саяно-Алтая от IX века к XI-му. Породив эпитафийные надписи, новое мировоззрение постепенно влияет на их древнее, по сути языческое содержание, в корень изменяя его. Горестные, но по старинке самодовольные строки дополняются немыслимыми прежде словами о греховности умершего [Кызласов, 1998, с. 143-145]. Возрастающее воздействие манихейства приводит к отмиранию самого обычая водружать памятные стелы. С ним пропадают и эпитафийные надписи. Последние памятники относятся к XI-XII вв.

Влияние религии на руническую орфографию
Социальной сферой не ограничивалось влияния религии на енисейское письмо. Манихейство прямо воздействовало и на само его устроение. Енисейские (и орхонские) надписи подразделяются на три типа орфографии, лишь один из которых отражает классическое руническое правописание. Два других возникают как результат внешнего воздействия на руническое письмо и, строго говоря, нарушают его нормы [Кызласов, 1997].

Во-первых, в ряде надписей обозначены обычно опускавшиеся узкие гласные закрытых слогов. Этот тип письма можно назвать полногласным. Кроме енисейских памятников оно широко известно в рунических рукописях на бумаге, найденных в Восточном Туркестане. Написание могло быть порождено единственной знавшей этот принцип письменностью Средней и Центральной Азии того времени — собственно манихейским письмом. Изобретённая пророком Мани, она была сознательно наделена греческими основами полного алфавитного написания. Второй тип орфографии назовем псевдоруническим, ибо он искажал сам принцип рунического письма — размежевание знаков для согласных твёрдых и мягких слогов. Люди, так писавшие, видимо, тоже перенесли на руны личные знания какого-то западного алфавитного письма.

За орфографическим многообразием енисейских надписей скрывается важнейший для осознания культурный феномен: владение раннесредневековыми грамотеями несколькими системами письма одновременно. Несмотря на отсутствие прямых данных, очевиден факт былого распространения в Южной Сибири в эпоху рунического письма одновременных ему различных алфавитных письменных систем западного происхождения. Наиболее вероятна связь их применения с религиозной средой и литературой (прежде всего, но, вероятно, не единственно, — с манихейской).

Примечания

1. Поминальные камни тюрок-тугю (а за ними древних уйгуров, кыпчаков и других, безымянных для нас тюркоязычных народов) уже в VI в. превратились в портретные изваяния. Откуда шёл этот культурный толчок сегодня точно сказать невозможно, но скульптурность памятников не позволила наносить на них поминальные тексты - потому эпитафии не получили в Тюркских каганатах и у их последователей массового распространения. Знаменитые орхонские стелы как по форме, так и по назначению - плод воздействия китайской имперской традиции.

Использованная литература

Грязнов М.П. Таштыкская культура // Комплекс археологических памятников у горы Тепсей на Енисее. – Новосибирск, 1979.
Кызласов JI.P. Новая датировка памятников енисейской письменности // СА, 1960, №3
Кызласов JI.P. О датировке памятников енисейской письменности // СА, 1960, №3
Кызласов И.Л. "Добро сотворив, посеять человечность" (Манихейские миссионеры у вершин Алтая)
// Средневековые древности евразийских степей. - Воронеж, 2001
Кызласов И.Л. Древнехакасские надписи с названием горы Тепсей
// Северная Азия от древности до средневековья. - СПб., 1992.
Кызласов И.Л. Изображение Тенгри и Умай на Сулекской писанице (Хакасия) // ЭО, 1998, № 4.
Кызласов И.Л. Материалы к ранней истории тюрков. II Древнейшие свидетельства о письменности 
// РА, 1998, №1.
Кызласов И.Л. Материалы к ранней истории тюрков. III. Древнейшие свидетельства о письменности
// РА, 1998, № 2
Кызласов И.Л. Материалы к ранней истории тюрков. IV. Образованность в эпоху рунического письма
// РА, 1999, № 4
Кызласов И.Л. Разновидности древнетюркской рунической орфографии (отражение манихейской письменности в памятниках енисейского и орхонского письма // Асta Orientalia. T.L. Budapest, 1997.
Кызласов И.Л. Рунические письменности евразийских степей. - М., 1994
Кызласов И.Л. Смена мировоззрения в Южной Сибири в раннем средневековье (Идеи единобожия в енисейских надписях) // Древние цивилизации Евразии. История и культура. - М., 2001.
Кызласов Л.Р. Аскизская культура (средневековые хакасы X – XIV вв.)
// Степи Евразии в эпоху средневековья / Археология СССР. - М., 1981.
Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура чаатас VI – IX вв. // Степи Евразии в эпоху средневековья
/ Археология СССР. - М., 1981.
Кызласов Л.Р. Манихейский храм в котловине Сорга (Республика Хакасия) // РА, 1999, № 2
Кызласов Л.Р. Памятники орхонского письма из Хакасии и Горного Алтая
// Вестник ВМУ. Серия 8. История, 1997, № 1.
Кызласов Л.Р. Северное манихейство и его роль в культурном развитии
народов Сибири и Центральной Азии // ВМУ. Серия 8. История, 1998, № 3
Кызласов Л.Р. Сибирское манихейство // ЭО, 2001, №5
Кызласов Л.Р. Тюхтятская культура древних хакасов (IX – X вв.)
// Степи Евразии в эпоху средневековья / Археология СССР. - М., 1981.

Источник

Древнетюркское руническое письмо (орхоно-енисейская письменность) — письменность, применявшаяся в Центральной Азии для записей на тюркских языках в VIII—X веках. и по форме знаков напоминающая германские руны (несколько рун совпадают, имея близкое фонетическое значение [!]).

Древне-тюркское руническое письмо происходит из разновидности арамейского и, по-видимому, не связано с другими руническими системами. В последнее время некоторые исследователи предложили гипотезу происхождения из письма кхароштхи или, по-крайней мере, общий корень.

Потомками древнетюркских рун являются протоболгарские, венгерские и, возможно, иссыкские руны (последние также похожи на знаки алфавита кхароштхи).

Орхоно-енисейская письменность древних тюрков, приспособленная к тюркскому сингармонизму (различение "твердых" и "мягких" согласных).

Известны две разновидности тюркских рун: Орхонские и Енисейские. Они названы по месту нахождения письменных памятников.

Орхонский вариант:


Енисейский вариант:


По тюркским рунам Центральной Азии и Южной Сибири можно судить о степени образованности разных слоев общества того времени. Тексты, например, нанесенные на скалы в Хакассии, Туве и Монголии, подписаны титулован ными именами феодалов IX-X веков н. э. О своем высоком социальном положении знать напоминала даже там, где уместнее было бы смирение. На стенах некоторых восточно-туркестанских храмов VII-XII веков н. э. указаны титулы, не имеющие себе равных по пышности. Эта традиция распространялась на всех членов аристократических семей.

Встречаются, впрочем, на некоторых тюркских рунах, в частности в Южной Сибири, и нетитулованные имена: они, видимо, принадлежали грамотным простолюдинам.

По надписям на енисейских и орхонских памятных стелах можно судить о том, что их авторы и исполнители были профессионалами.



Памятник из Уюк-Тирана с нанесёнными на него Рунами:

Использовался ли тюркский алфавит в магии? Об этом нет единого мнения. По крайней мере, трактовок в оригинальных источниках, по-видимому, не сохранилось. Но некоторые рунологи выработали свои, личные трактовки этих рун.

Например, трактовка с сайта amaimon (авторы Mylene Maelinhon & Liri Kavvira)