ПО СЛЕДАМ ПРЕДКОВ
(продолжение. Начало в прикрепленном ФАЙЛЕ)

Под мерный стук колес поезда очень хорошо думается. В пути всегда думается хорошо, а в поезде особенно. И разговоры попутчиков не помеха, вот тогда и начинаешь учиться думать «вторым планом» под мерное бубонение соседей плацкарта. О чем думается в этом первом пути на Камень? Обо всем сразу, как бы радовался Отец, что нашлись родичи, о которых он столько рассказывал под твою запись. Спохватывался, стеснялся немного, корил, зачем записываешь, он ведь так мало помнит. Не всегда шел на этот разговор, но когда начинал вспоминать был подобен маленькому огонечку, который разгорался в большой пламень. С отрывистых фраз-ответов на твои вопросы, речь начинала становиться плавной и уже безо всяких вопросов лилась словно тоненький ручеек, в котором можно было купаться. Вот именно в воспоминаниях Отца можно было купаться, потому что слушал всегда затаив дыхание, и во взрослости, хотя знал практически наизусть его рассказы, боялся пропустить даже одно слово, потому что вдруг из ниоткуда всплывала новая подробность, новая деталь. Благодаря этим рассказам ПраДед, который воспитывал Отца до девяти лет, имел в сердце образ. Отец рассказывал с большой любовью о своем дедушке, и его дедушка незримо стал твоим дедушкой, не прадедушкой, а именно дедушкой, которого тебе так не хватало в детстве. О своем отце наш отец знал очень мало, год рождения, год мобилизации на войну и что вроде бы погиб на таком–то фронте. И что был участник белофинской кампании. Еще был портрет Деда, единственная фотография, которую отец прятал в мастерской. Доставал, показывал и прятал. От Деда внутри было только тяжелое восприятие фильмов о войне и боль Отца, который говорил, что если бы его отец не погиб на войне, вся его жизнь сложилась бы по-другому, и он не был бы безотцовщиной. Фильмы о войне не досматривал, уходил. У тебя же фильмы о войне до определенного момента вызывали плачевное состояние, и как то старался их не смотреть, и пытался найти корни этого восприятия в самом себе. И так прадедушка нес образ для тебя дедушки, который согревал, как согревал в детстве отца. Когда наш Дед ушел на войну, ПраДед забрал отца на воспитание. Это сейчас, спустя столько лет понимаешь, что это означало такое «на воспитание». Отцу было три года. И удивительное дело, но за шесть лет ПраДед сумел создать в отце стрежень всего – любовь к труду, порядку, желание учиться, максимально всё делать своими руками. 

"- Папа, а какой дедушка твой был? Опиши его.
- Ну это трудно. Он был высокий, худощавый. И бородка маленькая была. Глаза у него были карие. Я уже знаю его седым. А какой он был? Наверное, он был ближе к шатену – по-моему. Вот так помню – всегда он в труде. Не было такого, чтобы дедушка когда-нибудь матерился. Чтобы дедушка орал на кого-то, или кричал песни, чтобы был пьяным, валялся где-то. В доме была совсем другая атмосфера. Там если собрались, а собирались часто с детьми и внуками, бабушка напечет печеного, очень любила печь и притом очень вкусно пекла. И вот соберутся и поют песни. 
- Он был красивый?
- Да. Ну вот у меня есть фотография отца единственная. Почему дедушка его сильно любил...Я вот писал отца – это копия дедушки. Последние дети на него очень сильно похожи. Трудяга он был. Я не помню, чтобы дедушка сидел и ничего не делал. Он всегда что-то делал. Помню, дедушка мне сшил полушубок, ботинки хоромовые хорошие, шапка у меня была мохнатая, рукавицы вот здесь были мохнатые, тоже такие. Лыжи были у меня загнутые с палками. Все простые доски брали и на них катались. А у меня загнутые. Санки у меня загнутые. А у других чуть-чуть надрублены и оттянуты. Понимаешь, может быть это сказалось, что у меня все было самое лучшее. Чернильница у меня была из всего класса, он привез мне из города, не опрокидывающаяся. Опрокидываешь, а оттуда чернило не выливается. А другие дети ходили с бутылями. И макали туда. У них были через плечо из тряпок сшитые сумки, и туда ложили книжки. А у меня был портфель, дедушка привез с города. Вот так зажиточно жил дедушка. Он все время трудился, фляги меда отвозил в город и оттуда привозил материал, патефон, лампы у нас были молнии большие, летучие мыши назывались висели под потолком, занавески были на окнах. Шил сапоги в зимнее время, хромовые сапоги. Милиция приезжала с района, ему заказывала. Ботинки шил, шубы шил. Столярничал, лыжи делал, сани. Ну вообще всё. Нет такого труда, чтобы он не умел делать. Он всё умел делать. Пасека – это основное. У него своих личных было 200 ульев. Двести! Не двадцать, а 200 своих! И колхозных было 600 ульев. Ну колхозных – там у него напарник был, который ему помогал таскать перетаскивать, лошадь была у нас и бричка. Все лето прямо дома. Он приезжал домой, вот как сейчас на машине приезжают, он приезжал на бричке. Распрягал. Бричка стояла возле дома. Лошадь спутывал и пускал пасти. У нас всегда была лошадь. Мы ездили на ней даже в город. Мы ездили на ней к врачу, ну куда надо нам туда и ездили - сено возили, солому. Что надо привезти. Он пользовался ею как своей. Это ему выделено было с колхоза. За то что он хорошо трудился... медаль ему давали. Даже две по-моему медали было. Грамоты давали. Много сдавал он меда государству. По тем временам он жил зажиточно. Я когда выходил на улицу, у меня было на хлеб намазано масло, а сверху медом. И все сверстники смотрели на меня – и я всем отламывал по кусочку и раздавал. А потом баба (неродная нам, вторая жена дедушки) ,видит такое дело и начала намазывать несколько кусков, и я выходил на улицу и всем раздавал. Не знаю, из каких соображений дедушка взял меня к себе жить. Наверное, отец был последний сын – говорят, он сильно любил отца. И потому взял меня к себе. Я помню, он в школу меня за руку водил. 
В селе все саманные дома были. Вот рядом с дедушкой был дом. Там и жили мы с отцом. И на войну его забрали с этого дома. Три года было, когда отец ушел на войну. Но я это не помню. Я даже не помню, с какого времени начал себя помнить. Где-то до школы. Я помню, как дедушка столярничал. Как раз в этом доме, где жили отец с матерью – отец ушел на войну, а мать ушла к родителям в соседнее село, и дедушка из этого дома сделал себе мастерскую – там он делал рамки, там была баня, там мы купались. Я помню, там две комнаты были. Там я ему всё время помогал, я всё время был около него. Там он пилит толстое что-нибудь, вот он плотничал и сам пилил доски, ему нужны были на что-то, рейки нужны, я помогал ему. Постоянно. Он собирается туда, и я собираюсь с ним. Я еще в школу не ходил. Вот помню еще, баба его подначивала: вот твой хвост еще не пришел. Куда дедушка - и я за ним. Тогда еще ни детсада, ни школы не было. И мне нравилось, когда он пилил, я вот смотрел. А потом он стал мне – чурок настрогает таких и угля поделает. Каким образом он уголь делал – обжигал как-то умел видно. И я рисовал там танки и всякое "шарабара". Вот тогда я начал рисовать. Изрисую все планки, бумаги же не было тогда совсем и он берет рубанок – счистит мне и я по новой рисую. Так продолжалось постоянно, до самой школы я с ним в мастерской. А летом моя задача была смотреть, чтобы рой не улетел. Роятся пчелы, а у него вокруг пасеки были обсажены тополя высокие такие и они не могли улететь, он специально сажал, он знал это дело хорошо. Если бы не было деревьев, они могли подняться и улететь. А тополя высокие сплошные рядом. Они не могут улететь, на какой-то тополь обязательно сядут. Некоторые такие сильные пчелы могут подняться выше тополя и улететь. Было такое однажды. И я бежал аж туда вниз по огороду, а там ветлы большие были и речка текла. И они там сели. Я увидел где, потом прибежал к дедушке и он пришел и забрал их. Это моя задача была постоянная. Все лето я следил за пчелами. Ну а когда качали - крутил медогонку. Это моя задача была – крутить медогонку. Помню, как меня искусали пчелы сильно. Видишь, его кусали, и он не опухал. А я опухаю. У меня аллергия сильная на укус пчел. Ну вот так вот и жили. Дедушка был необщительный. Не любил он компании, не любил разговоры – чтобы сидеть лясы точить – такого у него никогда не было. Помню, я выучился писать и читать до школы. И выучился газеты читать. Шустро читал, но ничего не понимал. И он этим очень гордился. И кто приходил в гости, он меня усаживал, помню, возле окошка и давал мне газету и я тараторил как из пулемета, абсолютно ничего не понимая. И он этим гордился.
- А дедушка был неграмотный? Не умел ни читать, ни писать?
- Ну да. Он умел и читать и писать. Он рисовал прекрасно головки человека без туловища. Только головки. А дальше говорил: «я дальше не умею». Я помню это хорошо. Голову нарисует хорошо, это было постоянно, а дальше нет. Я уже знал это. Он рисовал карандашами. У нас карандаши были. 
- А тебя он учил рисовать? Почему ты начал рисовать?
- Не знаю. Как-то привык. Там больше нечем было заняться. Там как-то увлекались рисованием почти все. В школе я помню. Кому-то я даже помню привозили альбомы с Германии. Лощенная бумага была. Потому что больше ничего другого не было. Почему 19 век ознаменован как вершина искусства? Самая высочайшая, самого высокого искусства. Потому что не было ни радио, ни фотографии настоящей, не было видеокамер. Ничего не было. Поэтому жизнь востребовала художников. Художники были на самой высоте. Появились великие художники. А сейчас они не востребованы. Они не нужны. Сейчас это превратилось как в хобби любительское. Вот и там тоже тогда. Было любительское хобби. Правда, некоторые пели, некоторые играли на гармошке губной. Не было двухрядной такой. А губные были. Особенно когда война кончилась, много привозили губных гармошек. У меня была. Поэтому рисовали все. Пели еще. Стихотворения рассказывали. 
- А из сыновей дедушки твоего, дочерей его еще кто-то рисовал?
- К сожалению, больше никто. Отца я вообще не помню. Знаю только что у старшего брата отца дети хорошо учились. Все отличники. 
- А на отца когда пришла похоронка? Как ты узнал, что отец погиб?
- Даже не знаю. Я узнал, что отец погиб когда война кончилась, много лет прошло. 
- А так ты не знал и ждал его?
- Нет, не ждал. Понимаешь, так разговоры были, что он погиб, что его нет. В самом начале так было.
- А где он погиб? 
- Это я уже поздно узнал. По разговорам от других, что он на * фронте был. Где-то там. Но мать никогда не говорила. И разговоров об этом не было. У нас вообще какая-то дикость в семье была – у нас никогда о родословной никто ничего абсолютно даже не напоминал, даже не вспоминал". 

Даже не вспоминал… Эти распечатанные листки воспоминаний Отца перечитываешь до дыр в поезде, они уже замусоленные хотя и в файле, потому что читаешь их каждый день в том месяце, когда пытался взять штурмом архив, читаешь их каждый в те долгие три месяца запросов-отказов каждый день. Всё вглядываешься в них, пытаешься проникнуть сквозь строки, в глубину отцовской памяти, ведь было же в ней что-то ещё, наверняка было. Спрашивал мало, спрашивал плохо. 
Потом достаёшь архивную справку, вглядываешься в буквы, вчитываешься в скупые архивные строки. Уже есть первое расхождение с рассказом Отца. Год смерти. Что будет дальше с семейной легендой о фамилии, подтвердится ли она. Эту легенду тоже слышишь в детстве, хотя Отец отмахивается от неё. Столько всего хочется узнать сразу, всё сразу. Но так не бывает. Поиск Предков – это путь. Это самый чудесный, самый волшебный путь, который можно пройти в Яви. Потому что это Путь к самому себе. Тогда не было этого понимания, оно будет приходить маленькими шажками, маленькими штрихами, через ёканье сердца, через сердцебиение, через дыхание земли. Тогда в поезде, ещё не было совсем понимания, что ты начал расти – сам в себе. Что в руки Предки вложили тебе самую главную книгу жизни, в которой будет всё о тебе самом – называется эта книга Наследие Рода, только писать ты будешь её сам… Всю жизнь, до самой пенсии, мы не говорим – до самой смерти…
И ещё в поезде, лихорадочно обдумываешь, что и как говорить родичам, которых никогда в жизни не видел и не знал, что они есть. Сказать, где родился, как жил, что ещё недавно занимал руководящий пост, который оставил ради поисков, что образование вот такое, и вот такие ступени портфолио, которое тебя представляет как личность, типо личность — эти ФИО, за которыми стоят годы работы, определенный «антураж»-профессия обязывает и ещё чего-то.
Переступаешь порог дома, в котором живет твоя двоюродная бабушка, 1918 года рождения (она жива до сих пор!), и слышишь её вопрос, обращенный к родичам: а кто это?
И только рот открываешь - назвать свои ФИО, как кто-то что-то шепчет бабушке, склоняясь, и девяностодвухлетняя бабушка всплескивает руками:
— Мишина внучка нашлась!

ПО СЛЕДАМ ПРЕДКОВ...
(продолжение. Начало в прикрепленном ФАЙЛЕ)

Как же всё на самом деле просто. Мы очень сложно думаем. Конструкциями, многослойными, замысловатыми. Синтетический набор кубиков, которые переставляются в голове на "космических" скоростях, заданных системой, заставляют думать сложно и палить мозговые клетки. Мозг постоянно находится в безпокойстве и в постоянно рождающихся мыслях, которые пролетают одна за другой, перескакивая с одного на другое. Вот в таком состоянии были начаты поиски, вот в таком состоянии начаты пути, и пути, именно, они – одинокие, долгие или короткие, но всегда наедине с собой и трудностями на преодоление, стали учителями на успокоение мозга, на упорядочивание мыслей, на познание себя. "Космические" скорости мыслей в голове, заданные системой, начали останавливаться, и перестраиваться в другие ритмы. Природные. Но это не значит, что природные ритмы они как черепашки еле-еле двигаются, они на самом деле, условно говоря, суперкосмические, просто на уровне сига восприятие и понимание, но не те лихорадочные, системные, безтолковые. Думаешь ещё быстрее, в другом потоке. Вот оно. Разность потоков. Чтобы понять, надо пережить. И вот переживаешь этот самый миг «Мишина внучка нашлась!». Почему и зачем? Да потому что в этом миге – все! С него начинается совершенно другая событийность, совершенно другая жизнь. Достаешь этот миг из шкатулки с «драгоценностями», когда система придавливает сверху бетонной плитой и нечем дышать, достаешь, переживаешь снова и снова этот миг, и выкарабкиваешься из-под плиты. Сложно думаем, очень сложно. Крутим-вертим в голове житейские вопросы и сложно думаем, а они все очень легко решаемы на самом деле, если о них подумать просто. Крутим-вертим в голове взаимоотношения с сослуживцами, толчки в маршрутке и массу мелких, мелких деталей, да, это тоже событийность, социальная, но она и есть же жизнь вроде, но её кручение-верчение в голове погружает в суетовину, ту самую, где всё на "космических" скоростях, но системных.
Вот ехал всю дорогу в поезде, и крутил-вертел, как знакомиться, как представиться, что говорить о себе – сложно думал, составлял сложные конструкции в голове, по привычке, вот именно, так приучили со школы думать очень сложно о простых вещах. А бабушка девяностодвухлетняя очень просто сказала:
- Мишина внучка нашлась!
Всё! Больше ничего не надо. Всё очень просто. Понимаешь ли ты тогда, в том миге, вот это, что пишешь сейчас? Нет же, конечно. Тогда оглушенный всем и вся, стоишь и слушаешь, как звучит на все голоса бабушкина мудрость – Мишина внучка… Тебя никто так никогда не называл. А ведь это звание. Очень высокое и его ещё заслужить надо. И это не только звание. Это ключ, пароль – для входа в Род. 
Вот здесь остановимся. Переведем дыхание. И подумаем. Пройдет еще девять лет, и придет еще более глубинное понимание этого мига. А перед пенсией – наверное, откроется всё сразу. Пока же по крупицам прирастает. 
Где ты находился до начала поисков и первого пути на земли Предков? В системе -мозгами, телом, и Душой. Да-да, и Душой, хотя как такое может быть, когда Душа каким боком к системе-то? Да потому что вкладывался в труды системные Душой и получается, что ту силу, которую получал от Рода, хотя и был от него в отрыве, полностью отдавал в систему. И питал систему. Других-то дел не было. Только работа в системе. Хотя, наверное, не работал на все 100, а отчасти трудился. Потому что Душой вкладывался. И все удивлялись, а почему такой успешный, а почему все в руках горит, а почему так быстро учится всему и прочее-прочее, да потому что связь с Родом была тоненькая ниточка такая, но была, душевная. Да та самая ниточка, которая стучала изнутри вопросами, а кто наши Предки?
Так вот сидел в системе по маковку, и вдруг вот он, первый шаг. Встал с дивана и пошел. Искать Предков. Ну как бы «шиза» ярко выраженная. Это будешь ловить потом во взглядах людей, погруженных полностью в систему, как и ты еще сам недавно, когда будешь говорить: «Ищу дедушку своего». И когда спрашивают участливо, а где он живет, отвечаешь: пропал без вести в 1941, видишь эти округленные глаза с мелькающей мыслью «шиза», ну как можно искать пропавшего без вести семьдесят лет назад? Ведь можно искать только живых дедушек-бабушек, с которыми жизнь порастащила в разные земли, то есть страны. Да, вот они шаги, идущие вразрез с "космическими" скоростями системы, направленными на то, чтобы ты был обыкновенным потребителем ресурсов и удовольствий системы. «Покупай-потребляй-потребляй-покупай». Об этом как-нибудь потом. Алгоритмы системы, которые формируют виртуальный мир личностей, в котором личности «живут». Думают, что живут. Самоосознание себя личностью – это основной алгоритм системы, на котором строится внедрение стереотипов и создается ложная память. 
И вот он первый шаг. Билет, архив. Начинается выход из системы. Из системного мышления. Ведь живешь-то ты все равно в системе. И сейчас, спустя девять лет, радуешься, что воплотился именно в системе, а не в таежном скиту. 
Поезд – это та самая граница. Между системой и Родом. И ты летишь несколько дней в пограничье. Из системы вышел, а куда теперь? Где тебе находиться? С кем идти в ногу? В пограничье никого нет. Ты и путь, мелькающий за окном. То самое состояние – качаешься в зыбке, в люльке. Которую не познал грудничком. Так вот сейчас тебе Предки создают то состояние новорожденности, качают тебя из стороны в сторону, подвешивая между системой и Родом. Качают, качают, и тут бабушка девяностодвух лет от Роду, достает из люльки, и ставит на ноги. В Род ставит. 
Мишина внучка. А значит место твоё в Роду за Отцом, потому что ты папина дочка, Мишина внучка, и правнучка, и праправнучка и пра пра…. Только не за Отцом, а перед Отцом и перед Дедом стоишь, почему так? Потому что Они уже ушли в другой мир, а ты в этом - поэтому Они, Предки, за спиной. Но в одном шаге с ними, в одном дыхании. Двигаешься и живешь в Роду своём. Разве можно так? Можно, только в Род вернуться надо. Войти в Род. 
Вот в этом самом бабушкином «Мишина внучка» - твоя личность растворяется как льдинка в воде, нет больше ФИО, нет больше системных заморочек – как жить, куда двигаться. В Роду жить, в Роду и двигаться. 
Достаёшь ту самую единственную фотографию Деда, и протягиваешь ее бабушке. «Входной билет» в Род. Так подробно и так условно – потому что это важно. Это ключи, это «пароли». Разумеется, нет никаких дверей в Род. Предки – Они всегда с нами. Осознанны мы как Души, или спим и осознаем себя как личности – Предки любят нас такими, какие мы есть. «Кривые, косые, хромые», пьем, гуляем, сливаем свою жизнь в унитаз – мы дороги Предкам, каждый из нас. И для Предков – мы самые дорогие и любимые. И Они нам помогают. Через кровь стучат, будоражат. Чтобы мы вспомнили, чьи мы. Это так важно. Не хватает слов, чтобы объяснить, как это важно. Потому и дверей в Род нет. Род всегда для нас открыт. Ждет каждого, подхватит, отмоет, отчистит, подставит плечо. И это реально. Познаешь это в реальности, руки, которые подхватывают и ведут, рук не видишь, но видишь, что тебя несут. Так вот дверь она в нас самих, это в себе «дверь» открываешь, чтобы шагнуть навстречу Роду. 
Бабушка берет фотографию Деда, брата своего, с кем была очень близка, они последыши были в прадедовской семье из девяти детей, самые последыши – 16-го и 18-го года рождения, прижимает к груди и плачет: «Вот и свиделись, вот и нашлись»…
Поезд останавливается. Люлька останавливается. Граница исчезает. Пограничье превращается в твердь. Садишься на пол, обнимаешь бабушкины колени, и плачешь, впервые не стесняясь других людей, потому что слезы бабушкины они такие, в них и радость встречи, в них и боль потери, - плачут все, мужчины отворачиваются, смахивая скупые слезы, а бабы и пожилые, и молодые – всхлипывают в голос. Ты их еще не знаешь по именам, не знаешь, кто собрался на эту встречу, но плачешь в один голос с ними. Одна фамилия. Одна кровь. РОД.

Скачать ПО СЛЕДАМ ПРЕДКОВ.docx

Источник